Загадка белого «Мерседеса» [Сборник] - Росс Барнаби

Заглянем в сарай. Ничего вдохновляющего. Ларь с поленьями для плиты; бидоны с бензином и керосином; большой мопед БМВ. Его он брал с собой на рыбалку, — но почему бы не взять автомобиль? Топор, пила, несколько садовых инструментов. Когда-то здесь была конюшня; в этом деревянном закроме мог храниться овес для лошадей.

По другую сторону кладовки была уборная; наверное, старая, вырытая в земле выгребная яма заменена теперь одним из этих химических приспособлений для трейлеров. От черного хода мощенная плитами дорожка вела к старому колодцу, глубокому и недвижному. Вода была очень холодной и чистой. Тут для него ничего не было. Однако, сарай оказался гостеприимней: на металлической полке у стены стояло три или четыре дюжины бутылок хорошего вина. Он выбрал одну и как трофей внес ее в дом. Владелец уже никогда не сможет ею насладиться… Где-то он видел штопор, в этом ящике со всякой всячиной. Это поможет ему узнать минхера Стама еще чуточку получше. Он принялся за это исследование. Времени у него масса, — сейчас только десять. Было тепло и тихо; вино оказалось хорошим, голова работала как следует. Он проработал два часа и с удовольствием улегся спать на кровати Стама.

Однако поднялся он на рассвете и тщательно облазил все расчищенное пространство вокруг дома. Погрузил все ружья и спиннинг в свою машину и заехал к вельдвахтеру, где выпил предложенную ему чашку чая.

— Запер там, но лучше, если вы все же будете изредка приглядывать. Особенно, если появится кто-нибудь чужой. Может, и леснику скажете?

Он быстро ехал назад в Амстердам. Он вернется сюда. Но теперь, прежде чем начать следующий этап расследования, ему понадобится разрешение сверху.

— Звучит достаточно подозрительно, — сказал минхер Самсон. — Только поменьше вашей литературщины, ван дер Валк. До известной степени я с вами согласен. Что касается меня, то я не против. Вы, конечно, правы, характер — вещь важная. Господи, как я ненавижу все эти ходячие юридические справочники, всех этих самонадеянных мальчишек-юристов! Но вы же знаете, что скажет Его Высочество. И я не намерен убеждать его за вас. Подайте полный письменный отчет. Похоже, что он мог быть за немцев. А он не старый эсесовец? Не давайте прессе соваться в это дело. Нам еще не хватает, чтобы сунул свой нос «Шпигель», они как раз в последние недели подняли очередную антиминистерскую шумиху.

Ван дер Валку надо было вести себя очень осторожно. Если в этом деле было что-то от политики, и это как-то подтвердится в дальнейшем, то дело у него отберут. А он этого не хотел. Его Высочеству придется звонить начальникам секретариатов полудюжины министерств и вести массу осторожных переговоров и всяких «как-здоровье-ва-шего-батюшки», чтобы установить, было ли что-нибудь известно в высших сферах о минхере Стаме.

Один из важнейших этапов подготовки полицейского определяется его способностью писать рапорты. В школе для офицеров полиции этому отводится много времени и внимания. И если начинающий чародей по природе не мастер выражать свои мысли на бумаге, ему никогда не стать офицером. Ван дер Валк был очень силен в этом искусстве. Это умение помогло ему сдать экзамены и завоевало ему те дипломы, без которых ни один современный полицейский не получает повышения по службе. Он ненавидел писанину. Но у него был талант к сведению бессвязного, непоследовательного рассказа в четкую, сжатую прозу, лишенную наречий.

Рапорты, по священной традиции, пишутся в величественном канцелярском стиле, принужденном и скучном. Они должны быть намеренно бесстрастными. Бюрократия испытывает ужас перед человеческими существами, и поскольку полицейские имеют дело с людьми, трудно не заключить живого человека в удушающий корсет из фраз. И самые эмоциональные события утопают в сухом песке этих рапортов.

Ван дер Валк ненавидел этот язык Третьей Республики; вздохнув, он начал писать. Это займет у него весь день. Если бы он знал Талейрана, то согласился бы с ним в том, что человеку надо было жить перед Революцией, чтобы быть поистине цивилизованным. Он писал бы тогда прозой восемнадцатого века. Хотя он и не подозревал этого, стиль его рапортов был в достаточной мере вольтеровским, чтоб его все-таки можно было читать.

Он надеялся, что «ликвидировал» Стама как зловещую политическую фигуру, — он, действительно, не верил в эту идею и искренне надеялся, что этот парень не окажется шпионом. Первая часть готова; он принялся сосать ручку. Вторая будет не менее трудной. Закончив сражение за Стама, он должен теперь сражаться за самого себя. Именно эти рапорты, которые пишутся, когда утомительное, дорогостоящее расследование еще находится на полпути, превращали инспектора в комиссара. Нельзя позволить, чтобы его дело лопнуло или было положено под сукно или, что хуже всего, было передано в другие руки. Полицейский должен быть адвокатом; он должен быть достаточно убедителен, чтобы уговорить своих начальников избрать тот курс, который они, может быть, не особенно одобряют. Ван дер Валк сделал все, что мог, чтобы не дать Стаму потонуть в зыбучих песках бюрократии.

К вечеру его донесение было перепечатано. Оно было невероятно «правильным». Никаких ошибок в правописании, никаких инверсий: изысканное по формату, великолепно разбитое на абзацы, разделенное на параграфы. Деловое и сжатое. Усталый, он отправился домой, к жене, и съел салат из листьев цикория, поджаренных в сухарях. Это — прекрасное блюдо; когда салат еще не вполне сварился, к нему добавляют ломтики ветчины, поливают соусом из сливок, посыпают натертым сыром и сухарями и дожаривают на рашпере. Он любил это блюдо и съел три порции и выпил немного эльзаского вина, — открытие Арлетты, — не очень тонкого, но подходящего к этому блюду.

На следующее утро минхер Самсон, не прочитав ни слова из этого великолепного документа, положил его на стол главного комиссара, который, прочитав каждое слово дважды, отправился к Генеральному прокурору. Днем он вызвал минхера Самсона.

— Самсон, этот рапорт; это дело на Аполлолаан. Ваш молодой человек… ван дер Валк… — это меняет мою точку зрения. У меня никогда не было вполне… хм, как бы это сказать? Полной уверенности в нем, как вы знаете, хм. Но, должен отметить, да, он умеет писать хорошие рапорты. Он подает надежды, хм? Я осуждаю его за несдержанность, или осуждал, но у него есть способности, да… Даже если по временам и слишком много воображения, хм.

Самсон флегматично кивал головой и молчал. Его Высочеству нужно было много времени, чтобы перейти к существу дела; подобно Филлипу Второму Испанскому, ему приходилось бороться со своей совестью.

— Генеральный прокурор связался с несколькими министерствами, хм. Тот политический вопрос… определенных показаний на это нет. Но ему кажется, что было бы лучше передать это в Государственную безопасность, установить контакт с его коллегой там, в Маастрихте. Он решительно против каких-нибудь отношений с немцами и… никаких доказательств, хм?

Последовала новая долгая пауза.

— Так вот, Самсон, я не очень-то в восторге от этого, вы улавливаете, хм? Этот народ из Государственной безопасности, они очень суетливы, вы знаете, они будут лезть в наши дела. Корпоративный дух, Самсон, вы ведь понимаете. Кроме того, на меня произвел хорошее впечатление рапорт этого парня. Я предложил компромисс, который прокурор одобряет. Может оказаться хорошим решением, хм? Скажем так… вы проинструктируете вашего молодого человека, да, пусть побеседует с людьми из Госбезопасности; проинформирует их, так сказать, чтобы держать в курсе. Но я бы хотел, чтобы он продолжал заниматься этим делом. Аполлолаан в нашем ведении, Самсон, хм? Но если дальнейшее расследование покажет, что это, увы, носит политический характер, досье должно быть передано в канцелярию Генерального прокурора в Маастрихте, хм… Без всяких дальнейших рассуждений, — добавил он неожиданно резко. — Вы меня поняли, Самсон, хм?

— Да.

— Прекрасно. Если возникнут особые обстоятельства, разрешите ему поездку в Дюссельдорф. Никаких лишних расходов. Город Амстердам не может себе позволить жарить каштаны для Венло, ха, ха, ха. Хм.

Довольный этой фразой, он стал приветливее.

— Очень хорошо, очень хорошо. Так, договорились, Самсон, вы проинструктируете вашего молодого человека в том, что я считаю целесообразным. Хороший рапорт; убедительная аргументация, да.

Пока продолжалась вся эта осторожная, осмотрительная чепуха, которая заворожила бы ван дер Валка, он беседовал со своим знакомым. Шарль ван Дейссель был торговцев картинами на Сингели. Ван дер Валк однажды зашел к нему, чтобы спросить о двух картинах Рембрандта, которые он считал подделками. И они действительно оказались подделками. Шарль объяснил почему, объяснил языком, который показался ему забавным. Они понравились друг другу. А Шарля тоже позабавила простая, очень скромная манера, с которой тот попросил его: «Научите меня чему-нибудь о картинах».